КУМАНЬІ (ПОЛОВЦЫ) В ЖИЗНИ ПОЗДНЕЙ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ХІІІ – ХV ВВ.

Posted on    by

 

КУМАНЬІ (ПОЛОВЦЫ)

В ЖИЗНИ ПОЗДНЕЙ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ХІІІ – ХV ВВ.

Пламен Павлов

Республика Болгария,

Великотырновский университет     им. Св.св. Кирилла и Мефодия

 

 

Взаимоотношения Византии, Болгарии, русских княжеств, Венгрии и ряд других стран с кочевым народом половцев (куманов) занимают существенное место в средневековой истории Восточной и Юго-Восточной Европы [1]. Присутствие половцев в этом регионе сказывается и на внутриполитической жизни соседних государств. После катастрофической для политической судьбы половецкого народа монгольской (татарской) экспансии в 1236 – 1242 гг. и образования Золотой Орды большие массы половцев стали переселяться в соседние страны, в том числе в Византию. В результате, половцы превратились в фактор во внутренней политике, а многие личности половецкого происхождения заняли важные позиции в военных, государственных и дворцовых кругах.

Вопрос о роли половцев в Византийской империи не раз затрагивался в научных исследованиях, прежде всего в связи с отдельными событиями и личностями. Участие половцев в жизни Никейской империи (1204 – 1261 гг.) и в восстановленной легитимной Византийской империи, хотя и не игнорируется историографией, но все же излагается в несистематизированном виде, без последовательного рассмотрения его развития и без ясного разграничения внешнеполитического аспекта от роли византийских подданных – „скифов“ (излюбленный византийскими авторами этноним, использованный в ХІІІ в. для обозначения номадских племен и, прежде всего, половцев) в жизни государства [2].

Уже в ХІІ в. в Византии, преимущественно в населенных болгарами провинциях, проживало половецкое население, обладающее военизированным („стратиотским“) статусом. Нам известно о половецких поселениях в районе Мыглена (в южной Македонии, на территории современной Греции), во Фракии и на болгарском северо-востоке. Речь идет о периоде до восстания Петра и Асена, приведшего к восстановлению болгарской независимости в 1185 году. В источниках есть сведения о половцах, состоявших на византийской службе также и в период существования Никейской империи (1204 – 1261 гг.). Это говорит о том, что даже после восстановления болгарского государства, в результате которого возможности для прямых контактов между Византией и степями Северного Причерноморья были значительно ограничены, половцы все же продолжали сохранять свои позиции в армии Византии [3]. Ключевую роль в половецком присутствии в византийском государстве сыграла миграционная „волна“ 1237 г., особенно после того, как эта половецкая „орда“ перекочевала на никейскую землю в 1241 году.

Приход половцев на Балаканы в 1237 г. отражен в ряде разнородных источников: исторических трудах византийских авторов Георгия Акрополита, Феодора Скутариота, Никифора Григоры и др., французских хронистов Филиппа Муске, Альберика и Жоанвиля, в добавлении к египетской хроники ибн Тагри Бирди и др. В них зафиксированы отдельные этапы этого крупномасштабного для того времени переселения. Спасаясь от ударов Бату („от меча татар“), летом 1237 года, „против воли болгар“ (по сведениям Г. Акрополита), огромная масса „скифов“, называемых еще „гуннами и команами“ (выражение Никифора Григоры), численностью более десяти тысяч (семей?), переправляются на болгарский берег Дуная. Болгарский царь Иван Асен ІІ (1218 – 1241 гг.) предпринял попытку подчинить их в надежде превратить половцев в военное население, которое охраняло бы северные границы Второго болгарского царства в районах, находящихся на территории современной Румынии. Значительная часть половцев, отказавшись подчиниться воле болгарского царя, двинулась на юг и, пройдя Дунай и Стару планину, достигла Восточную Фракию и захватила район между городами Одрин (греч. Адрианополь, совр. Эдирне, Турция), Виза, Димотика и Энос, превращая эти земли в „скифскую пустыню“. В их руки попало несколько небольших крепостей и много пленных [4].

Действия половцев привели к дестабилизации территорий, часть которых, согласно болгаро-никейскому договору 1235 г., находились под болгарской властью. Несмотря на это, Ивану Асену ІІ удавалось сохранить свое влияние на половцев. Это наблюдается и в войне, которую болгарский царь ведет совместно с латинцами против Никеи в Восточной Фракии в 1237 году. Когда в ходе осады Цуруля (совр. Чорлу) болгарский царь отошел с позиций, „латины остались одни“ (Г. Акрополит). В 1237-1239 гг. половцы находились в сфере влияния Болгарии, но, очевидно, обладали относительной самостоятельностью. По сведениям французского хрониста Филиппа Муске половцы воевали на стороне болгар и при последующих болгаро-никейских действиях против Константинополя. К 1239 – 1240 гг. наступили существенные изменения. Баиль (первый министр и регент) Латинской империи Нарие де Тюсси, в то время вдовец, „ … взял в жены дочь половецкого короля Ионы“ [5]. Двое из „самых видных рыцарей Романии“ (Латинской империи) – Бодуэн д’Энно и Гийом де Мери, в свою очередь, женились на двух дочерей вождя „Сорониуса“. Надо отметить, что совладетельские супружеские пары, особенно что касается братьев во главе одного „клана“, не являлись исключением в политической системе половцев в ХІІ-ХІІІ вв.

Заключенный латино-половецкий союз был скреплен взаимными клятвами по христианскому и языческому обычаю. Немного спустя не крещенный еще „половецкий король“ скончался. Его хоронили в специально возведенном у стен Константинополя кургане с жертвоприношениями 26 лошадей и даже людей (8 рабов)! Его кончина была „неблагоприятной для французов“, но до конца 1240 г. отношения между латинцами и половцами оставались дружескими. Союз между ними аллегорически описан монахом Альбериком в его пророчествах: „Царь (Иисус Христос) погубит своих врагов (никейцев и болгар – П.П.) не с помощью друзей…“. Автор поясняет, что „… с приходом половцев это пророчество сбылось, потому что Царь небесный погубит и уничтожит врагов Константинопольской [Латинской] империи, а именно – Ватаци и Асеня, с помощью не друзей, а половцев, которые суть язычники, и потому не друзья Христа“ [6].

Удалось ли латинам извлечь максимальную выгоду из союза с половцами, остается неизвестным. События внезапно приобрели новый оборот – половцы перешли на сторону никейского императора Иоанна ІІІ Дуки Ватациса (1222 – 1254 гг.). Никейский историк Георгий Акрополит, занимавший пост в высшем эшелоне государственного управления, рассказывает: „Василевс набрался еще больше смелости (после подчинения себе деспота Иоанна Ангела в Фессалонике / Салониках в феврале 1242 г. – П.П.), и, присоединив по воле случая к своим ромейским войскам сильное скифское войско (…), и, выведши их из македонской земли (Восточной Фракии – П.П.), перевел их в восточные пределы“. „Скифы“, несомненно, приняли участие в зимнем походе против владетеля Фессалоники, разоряя окрестности города [7]. С другой стороны, пророчество Альберика совпадает по времени со смертью Ивана Асена ІІ (приблизительно 24 июня 1241 г.). Следовательно, переход половцев на сторону Никеи произошел летом или осенью 1241 года.

Чтобы предупредить очередной „поворот“ половцев в сторону Болгарии или латинцев, никейский император переселил половцев в Малую Азию. Намного важнее, однако, то, что, привлекши на свою сторону эти десять тысяч (семей?) [8] Иоанну Ватацису удалось создать новый контингент из военизированного населения, что оценивается как один из наиболее серьезных успехов этого императора. Георгий Акрополит поясняет, что императору удалось привлечь „… сильное скифское войско дарами и пестроцветными подарками (шелковой тканью)…“, превращая половцев „… из людей весьма дикого нрава в людей смиренных…“. Вне сомнения, шелковая ткань (парадная одежда) является знаком того, что половцы получили высокие звания и посты. В своей эпитафии к Ватацису (1254 г.) Акрополит дополняет, что „… из волков скифы превратились в Христовых овец…“. Почти те же слова повторяет и Феодор Скутариот, поясняя, что новые подданные заселили Малую Азию вместе с женами и детьми. В том же духе звучат и аккламации охридского архиепископа Якова Болгарского и видного никейского интеллектуала Никифора Влемида [9]. Император Феодор ІІ Дука Ласкарис (1254 – 1258 гг.), в свою очередь, оценивал высоко действия своего отца, которому удалось из „скифов“ создать „служебный народ для охраны границы с турками“, что являлось „хорошим изменением к лучшему“ [10].

Как видно, особый акцент ставится на крещение половцев по воле Иоанна Ватациса (вероятно, это крещение имеет непосредственное отношение к расцвету монастыря Сосандры – самой известной обители в Никейский империи), которое в данном случае едва ли является привычным топосом. Речь идет о первом, и, практически, единственном (если не считать христианизацию сельджукских беженцев во главе с султаном Изеддином Кайкавусом полвека спустя) примере масштабного приобщения „варваров“ к империи после катастрофы 1204 года. Возможность возобновить исконную практику „крещения варваров“ – один из „азов“ многовековой византийской идеологии, – способствовала государственному росту Никеи в период царствования ее самого одаренного владетеля.

Десятилетия спустя (к 1308 г.) Георгий Пахимер разделяет эту точку зрения, не просто подражая Акрополиту, а осмысливая близкое и блистательное „никейское“ прошлое на фоне безрадостного константинопольского „застоя“ начала ХІV века. Его перу мы обязаны „этно-психографическим“ портретом половцев. Рассуждая в типичной „византийско-античной“ манере, сравнивая людей Севера и Юга, Георгий Пахимер приходит к следующим выводам: первые склонны скорее к „безумствам и воинственным страстям“, нежели к науке, искусству, логике и т.д., в отличие от вторых, которым, однако, не хватает действенности, воинственности и т.п. Именно за свои „северные“ качества „скифское племя“ оценивалось высоко по тем временам в Египте [11]. Автор имеет в виду султанов-мамлюков половецкого происхождения, которые усиленно выкупали своих единоплеменников на торжищах рабов Золотой Орды. Вероятно, эта высокая оценка адресовалась также половцам в Византии, о которых Пахимер рассказывает в различных пассажах своей „Истории“.

В качестве военнослужащего акритского (пограничного) населения, половцы получили граничащие с Иконийским султанатом земли – вдоль реки Меандр во Фригии (т.е. на северо-востоке от важных городов Филадельфия и Сарди), вдоль реки Сангариос (совр. Сакаря) в Витинии (напротив зарождающегося в то время Османского бейлика), в районе Смирны (совр. Измир, Турция) [12]. Часть этих земель, очевидно под формой пронии, была предоставлена половцам, составляющим ядро специального военного корпуса. Эти земли находятся в непосредственной близости от любимой резиденции и „второй столицы“ никейских императоров – крепости Нимфеон. Данный корпус известен под названием „Скификон“, которое было дано ему по аналогии с т.наз. „Латиноном“ – корпусом, в который входили западные рыцари, состоящие на никейской службе, и ромейские благородники с тяжелым („латинским“) вооружением [13]. Никейские половцы, подобно своим предкам, кочующим в Мыглене в конце ХІІ в., а также своим сородичам в Венгрии в ХІІІ-ХІV вв. и в средневековой Болгарии [14], не были склонны к быстрому и беспрепятственному оседанию. Их неискорененный кочевой настрой нередко приводил к грабежам и разорению соседних земель, за которые местные простолюдине с неприязнью прозвало их „собаками“ [15].

В одном из актов монастыря Святой Богородицы Лемвиотиса содержится импровизированный рассказ, характеризующий поведение „скифов“. Монастырский крестьянин (парик) Кутул купил участок, а впоследствии, путем шантажа, был заставлен продать его судье Керамарису. Тогда Кутул бежал к своим соседям-половцам, которые по его внушению угнали волов одного из париков судьи. Керамарис, опасаясь дальнейших хлопот, сумел купить благорасположение половцев, послав им „…вино (стоимостью – П.П.) двух перперов, к которому они питали особую слабость…“ [16]. В данном случае описываются половцы, проживающие в районе Смирны (Измир, совр. Турция).

Половецкий военный корпус принимал активное участие почти во всех военных кампаниях и важных внутриполитических событиях империи во второй половине ХІІІ века. В 1241 – 1242 гг. половцы сражались против деспота Иоанна Ангела, владетеля Фессалоники. В 1247 г. половцы, совместно с ромейскими силами и болгарами царя Михаила ІІ Асена (1246 – 1256 гг.) действовали во Фракии против латинцев. В 1256 г. „скиф Клеопа“ (библейское имя одного из пророков, типичное для неофитов) и его люди участвовали в преследовании и разгроме своих единоплеменников (вероятно половцев хана Тегака из Северного Причерноморья), союзников царя Михаила ІІ Асена [17]. Таким образом, возникали и ситуации, в которых половцы были вынуждены воевать против своих единоплеменников в составе чужих армий. Почти в то же время схожие случаи наблюдались и в русском Галицко-Волынском княжестве. Корпус „Скификон“, вместе со своими товарищами по оружию из латинского военного отряда, поддерживал Михаила Палеолога в его избрании на пост регента (1258 г.) и соимператора (1259 г.) малолетнего Иоанна ІV Ласкариса. Иными словам, при осуществлении своего „ползучего“ государственного переворота, узурпатор Михаил VІІІ рассчитывал как на латинских наемников, являясь их прямым командиром („великим контоставлосом“), так и на половцев [18].

„Скифы“ принимали участие в разгроме антиникейской коалиции при Битоле (Пелагонии) в том же 1259 году. Две тысячи половецких всадников отличились в ряду „храбрейших“ в разноплеменной никейской армии. Они „везде несутся на своих конях“, после них остается только „пустошь“ на обширных пространствах в Южной Македонии и Эпире. „Скифы“ числились и в небольшом разведывательном отряде (800 бойцов) Алексия Стратигопула, который неожиданно и весьма курьезно освободил Константинополь летом 1261 года. В этой акции половцы неудержимо атаковали (и, разумеется, грабили!) дома и склады латинцев и венецианцев [19].

В 1270 г. половцы в составе войск известного полководца Алексия Филантропина приняли участие в осаде Моневмасии на Пелопоннесе, а в 1272-1273 гг. сражались против фессалийского владетеля – севастократора Иоанна Ангела Комнина. В этой кампании „скифы“ находились под общим командованием деспота Иоанна Палеолога, брата императора, а их участие стало объектом специального внимания со стороны Георгия Пахимера и Никифора Григоры. Когда разгромленного севастократора осадили в Неопатре, деспот Иоанн был совсем близок к окончательной победе. Однако, „… находящиеся там вместе с ним половцы, оставляя свое дело (т.е. свои прямые воинские обязанности – П.П.) только грабили церкви и монастыри, бессовестно сжигали их, брали в плен почтенных девственниц (монахинь), а священные предметы использовали как простые. Так, например, вместо стульев употребляли святые иконы и вообще делали бессовестно все то, что могут позволить себе только безбожники. Поэтому войну и постиг такой глупый и не соответствующий ее успешному началу конец …“ [20]. Иными словами, на том этапе не могла идти речь об окончательной христианизации или „цивилизованности“ половцев.

Дальнейшая судьба „скифского“ корпуса не выяснена в деталях, но со временем, подобно известной в Х-ХІ вв. „варяго-русской дружине“, он постепенно теряет свой первоначальный облик и „растворяется“ в разноплеменных наемных силах византийской армии. Как отмечает М. Андреева, „… в результате непрестанных боев они несли значительные потери…“, а к моменту битвы под Костуром (совр. Кастория, Греция) в 1273 году, наряду со „скифами“ в составе армии обнаруживаем турок и легковооруженных ромейских лучников [21]. Следует помнить также и о том, что к концу ХІІІ – началу ХІV вв. малоазийские территории, на которых располагались половецкие участки и селения, уже были захвачены окрепшими турецкими бейликами. Вероятно, часть половецких поселенцев переселились на европейские территории, а остальные по прошествии времени были ассимилированы близкой в отношении языка и менталитета турецкой средой.

Тесные связи „скифов“ с ромейским императорским двором приводят к политическому росту представителей их аристократической среды. Вероятно еще загадочный „Сорониус“, кому, по крайней мере, отчасти, принадлежит заслуга в переходе половцев на сторону Никеи, состоял в числе близких к правящей ромейской элите лиц. В числе приближенных к императору Феодору ІІ Ласкарису лиц обнаруживаем и „верного скифа Клеопу“, о котором уже шла речь. В письме к своему близкому сотруднику и другу Георгию Музалону император подчеркивает преданность Клеопы, не устояв при этом перед искушением посмеяться над „варварским“ происхождением и „собачьим“ прозвищем половецкого вождя [22].

Михаил VІІІ Палеолог, которого половцы поддержали при узурпации престола, продолжил эту линию доброжелательности. Нам известно о доверии, которое он питал как к „скифскому“ войску, так и к выдающимся представителям их среды. Так, например, какой-то отважный куман (“lo Cumano”), имя которого остается неизвестным, в 1278 г. занимал должность управителя стратегически важного острова Скопелос, являвшегося узловым пунктом каботажного морского маршрута Аттика – Фессалоника, на северо-востоке от большого острова Евбея / Еввия) [23]. Очевидно, в годы „реконкисты“, осуществляемой Михаилом Палеологом в Эгейском море за счет латинских владений, императору был нужен преданный служитель на должности управителя Скопелоса.

Свидетельства о половецком происхождении можно искать и у известного в то время ромейского авантюриста Котаница Торника, бежавшего два раза после 1280 г. в Сербию, и в течение нескольких лет предпринимающего набеги на пограничные территории империи во главе сербских и собственных сил. Нам известно и о других представителях этой фамилии, таких как Лев Котаниц (1293 г.) и Мануил Ласкарис Котаниц (1374 г.). Вероятность половецкого происхождения Котаница Торника можно допустить не только учитывая негреческую ономастическую форму, поразительно напоминающую половецкое ханское имя Котян/Котан (имя произносится „Котяницис“ или „Котянич“), но также принимая во внимание весьма показательное отношение византийских авторов к его личности. Несмотря на факт, что Котаниц является представителем знатной фамилии Торников, он представлен Пахимером и Григорой не только как враг и изменник, но и почти как… „варвар“. В Византии той поры были и другие изменники, но по отношению к ним хронисты в какой-то степени придерживались правил „хорошего тона“. Возникает вопрос, почему возможное половецкое происхождение Котаница непосредственно не указывается в источниках, как, например, в случае с Сиргианом (см. ниже)? Дело в том, что Сиргиан династически связан с фамилией самих Палеологов, о чем было широко известно в империи, в то время как о Котанице было известно только то, что он провинциальный благородник, родившийся где-то в Южной Македонии. Весьма сомнительно, чтобы типичные „столичные“ историографы вроде Георгия Пахимера и Никифора Григоры располагали подробными сведениями о биографии своего отрицательного, но все же периферийного „героя“. И, не на последнем месте, применяемые Котаницем военные методы – главным образом молниеносные набеги и грабежи – сильно напоминают приемы византийских „скифов“. Вероятно, такие же „скифы“ и их потомки, во главе со связанным с ними аристократом, лежат в основе собственных военных частей Котаница, действующих вместе с сербскими силами под его командованием.

Несомненно, самой яркой и выдающейся фигурой половецкого происхождения в Византии является Сиргиан (или „Сирян“) Палеолог Филантропин. Он родился приблизительно в 1290 г. в семье великого доместика Сиргиана „Старого“ и представительницы рода Палеологов, чье имя не указывается, но известно, что она „родственница императорской семьи и очень благородная женщина“ (Н. Григора). Мать Сиргиана – дочь „славного протостратора“ Михаила Главы Тарханиота (основного противника болгарского „крестьянского“ царя Ивайло в 1277 – 1279 гг.) и Марии Филантропины Палеологины. Таким образом, по материнской линии Сиргиан является правнуком Марии-Марты – сестры Михаила VІІІ Палеолога, соответственно – потомком благородных фамилий Комнинов, Главов, Тарханиотов и Филантропинов. По линии отца Сиргиан принадлежит к знатной половецкой фамилии. Сиргиан „Старый“ был крещен при Иоанне Ватацисе, отказавшись от языческого имени Сичиган. Вероятно, этот половецкий благородник числился в кругу наиболее близких родственников (сыновей, племянников?) самих „королей“ Ионы и Сорониуса. В источниках Сиргиан „Старый“ упоминается единственно в связи со своим мятежным сыном, но то обстоятельство, что он занимал высокий пост „великого доместика“ (командующего сухопутными силами) при царях Михаиле VІІІ Палеологе и Андронике ІІ (1282-1328 гг.), свидетельствует о немаловажной роли этого крещенного „скифа“.

В отличие от отца, сына воспринимали как истинного знатного „ромея“. И все же, кажется, Сиргиан „Младший“ сохранял некоторый половецкий родовой „патриотизм“ – в посвященных ему стихах поэт Мануил Филь восхваляет его как „скифского Ареса“! [25]. Современники Сиргиана отмечают многие его „дарования“ (физическую силу, представительную и красивую внешность, харизматичность, смелость, „врожденную мудрость“, образованность, знание военного дела), но и не умалчивают о его самолюбии и предельной коварности. Уже в 25-летнем возрасте Сиргиан получил от Андроника ІІ пост „стратега“ (военачальника) и чрезвычайные полномочия управителя области на границе с Сербией. Речь идет о прилежащих к Костуру (совр. Кастория, Греция) и Белграду (совр. Берат, Албания) землях, населенных преимущественно болгарами. После возвращения в столицу Константинополь, император Андроник ІІ, доверяющий полностью Сиргиану (!), поручил ему тайно „надзирать“ за молодым и легкомысленным престолонаследником Андроником ІІІ (Андроником Младшим). Взвесив шансы обоих, Сиргиан неожиданно перешел на сторону молодого Андроника. В начале конфликта между „двумя Андрониками“ Сиргиан стал самым доверенным советником претендента на престол и фактическим „идеологом“ жаждущей власти молодой генерации византийских аристократов. Не без сарказма Сиргиан упрекал Андроника Младшего за его инфантильные планы оторвать для себя кусок империи и за намерения отнять престол у своих родственников по матери в Киликийской Армении. Таким образом, именно Сиргиан в наибольшей мере способствовал развитию узурпаторских стремлений впавшего в немилость в 1320 г. „любимого внука“. Вместе с Иоанном Кантакузином Сиргиан организовал базу мятежа в Восточной Фракии, а в 1321 г. возглавил войска претендента в их действиях против правительства. В следующем году между Сиргианом и Иоанном Кантакузином разгорелось острое соперничество. Андроник ІІІ был склонен довериться больше своему личному другу Кантакузину, нежели беспринципному Сиргиану. В результате, потомок половцев в свойственном ему стиле снова перешел на сторону Андроника ІІ, возглавив на сей раз войска императора!

Несмотря на окончательную победу Андроника ІІІ в 1328 г., Сиргиану удалось сохранить свое место в государственной элите, достигнув некоторого компромисса с Анроником ІІІ. В 1332 г. он снова назначен „стратегом“ части „Запада“ (европейски территорий империи), вероятнее всего земель к югу от Салоник. Непримиримая вражда с всесильным фаворитом Иоанном Кантакузином вынудила его бежать в 1333 г. к сербскому королю Стефану Душану (1331 – 1355 гг.). Непосредственно перед бегством Сиргиан был обвинен в государственной измене. Несмотря на то, что суд вынес оправдательный приговор, опасность для него со стороны всемогущего великого доместика Иоанна Кантакузина оставалась неизменной. Из острова Евбея Сиргиан пишет письмо Андронику ІІІ, в котором обращается к императору с просьбой освободить его от государственной должности и позволить заселиться вместе с семьей в Южной Македонии как частное лицо. Это говорит о том, что у Сиргиана были угодья именно в Южной Македонии. Если провести параллель с вышеупомянутым Котаницем, то это даст нам дополнительное свидетельство о присутствии половцев в тех местах. Сиргиану в просьбе отказали. Очевидно, его считали исключительно опасным даже „вне“ политической арены.

В сербском королевском дворе Сиргиана приняли, по словам Никифора Григоры, как „… очень дорогого гостя, приятеля и единомышленника, долгожданного и желанного советника (…) по иноземным и внутренним делам, как второго Фемистокля у персов Артаксеркса…“. С его помощью сербский король реализовал свое первые территориальные завоевания на широком фронте в юго-западных болгарских землях (совр. Македония). Григора отмечает, что Сиргиан обещал местным „динатам“ (аристократам) богатства, почести и славу, привлекая при этом под сербскую власть города и области без капельки пролитой крови. Андроник ІІІ воспринял действия Сиргиана как смертельную угрозу. В столице начали готовиться к осаде (!), запасаться продуктами и т.д. Поверив своих детей патриарху, император уехал в Димотику, чтобы подготовить отпор…. Вероятно, в этом повествовании Григоры много преувеличений, но их наличие само по себе свидетельствует о той важной роли, которую играл Сиргиан в византийских и балканских делах в 30-ые годы ХІV века. Империи удалось избавиться от опасного мятежника во время его похода на Фессалонику. Он был убит мнимым дезертиром и „заговорщиком“ Сфранцисом Палеологом, получившим лично от Андроника ІІІ поручение ликвидировать коварного врага. Таким образом, летом 1334 г. Андроник наконец мог с облегчением перевести дух, поскольку для него Сиргиан был опаснее „ … даже татар и всяких вражьих племен … “. Не без оснований Л. Максимович оценивает действия Сиргиана как один из самых серьезных кризисов не только в византийско-сербских отношениях, но и во внутриполитической жизни империи в ХІV веке [27]. Деятельность Сиргиана и его роль в „войне двух Андроников“ (1321 – 1328 гг.) можно рассматривать как своеобразную прелюдию к гражданской войне между Иоаном Кантакузином (решившимся пойти „по стопам“ своего былого врага!) и царьградским регентством Иоанна V Палеолога (1341-1347 гг.).

Мы позволили себе подробный портрет Сиргиана, поскольку роль этой яркой личности нередко игнорируется на фоне бурных событий ХІV века. С другой стороны, этим можно лучше показать место одного из потомков половцев в византийской элите. Современники утверждают, что Сиргиан не чуждался идеи завладеть византийским престолом, на который он действительно имел династические права по материнской линии. Иными словами, Византия была не так далека от возможности оказаться под правлением монарха-половца, на примере царя Георгия І Тертера (1280-1292 гг.) в Болгарии, короля Ладислава IV “Кумана” (1272-1290 гг.) в Венгрии и мамлюкских султанов в Египте.

Новое половецкое пополнение поступает в византийскую армию в 1321 году. Сербский король Стефан Милутин (1282-1321 гг.) послал „ … почти двух тысяч половцев из своего войска“ в распоряжение Андроника II Палеолога (1282-1328 гг.), помогая ему в борьбе против Андроника ІІІ Младшего. Эти смелые всадники были подданными „скифского царя“ – золотоордынского хана Узбека [28]. Это свидетельствует как о сохранении неассимилированных половецких масс в составе Золотой Орды, так и о возможном участии болгарского царя Теодора Светослава (1300-1321 гг.) или видинского деспота Михаила Шишмана (будущего болгарского царя Михаила ІІІ Шишмана Асена, 1323-1330 гг.) в этом любопытном „трансфере“ наемников [29]. Эту конницу не вернули обратно сербскому королю, несмотря на предварительные договоренности. Половцы получили пронии в Восточной Фракии, а в 1327 г. по приказу императора их преселили на острова Лемнос, Тасос и Митилини (Лезбос). К. Асдраха связывает назначение Сиргиана на должность стратега области с присутствием этой группы половцев, а их расселение по островам – с византийскими опасениями относительно возможного союза половцев и татар с учетом возросшей в то время агрессивности Золотой Орды (не без посредничества Болгарии) по отношению к Византии [30].

Данные ономастического характера, свидетельствующие о присутствии половцев на территории Византии, все таки скудные. Все же приведем известное нам на данном этапе. Населенные пункты под названием Кумани зарегистрированы в современном номе (префектуре) Ахея, северо-восточнее Патр в округе Пелопоннес, а также на северо-западе от Дивриса. По всей вероятности, это следы вторичной колонизационной политики морейских деспотов в ХV веке. С конца ХVІІІ в. известна также многочисленная фамилия Куманиотис, которая происходит из с. Кумани недалеко от Патр. Два населенных пункта под названием Куманици расположены, соответственно, в номах Драма и Салоники [31]. И по сей день в греческой патронимии встречаются фамильные имена типа Куманидис или Команидис, на антропонимической основе от личного имени Куман, точно так же, как и в Болгарии и в современной Румынии. Половецкие топонимы сохранены и в Зыхненском районе, под г. Калитея (Куманич, Куманички врись, Куманце), что наводит на мысль о том, что местная группа гагаузов имеет, по крайней мере отчасти, половецкие корни. Некоторые другие топонимы половецкого происхождения на территории современной Республики Македонии, например Куманичево и Сутец (в районе Тиквеша), вероятно тоже появились в результате колонизационной политики византийской власти в ХІІІ – ХІV вв. [32]. Судьбу этих половецких групп, хотя и гипотетически, можно связать с личностями вроде Котаница и Сиргиана. Приведенные примеры, особенно названия населенных пунктов на этноразграничительной основе, каких примеров много и в Болгарии, Румынии, Венгрии и т.д., свидетельствуют о существовании половецких селений уже в византийскую эпоху. Следы половцев можно искать и в Малой Азии, в частности, вдоль реки Сакаря.

Видные личности с половецкими корнями участвовали и в жизни Трапезундской империи – маленкое греко-византийское государство, образовавшееся на анатолийском побережье Чёрного моря в результате обособления восточных провинций Византии незадолго до захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году. В самой императорской династии Мега-Комнины (Великие Комнины) есть людей с тюрскими именами – император Йоан І Мега-Комнин Аксух (1235-1238 гг.), Анна Анакутлу, Михаил Азакутлу и Георги Акпуга, как и императрица Евдокия, супруга Мануила ІІІ Мега-Комнина (1390-1417 гг.), у которой были первое имя Кулканкат. Общая черта етих людей является их грузинское происхождение. Как известно, в ХІ-ХІІІ вв. Грузинское царстве имело тесные связи с половцами, в грузинской армии часто участвовали большие половецкие военные контингенты [33].

Присутствие половцев в византийском обществе в ХІІІ-ХІV вв. – один из последних примеров более или менее результативной работы ромейского „универсализма“ во внутриполитическом плане. С другой стороры, нужно признать что византийские „скифы“ – „команы“ имеют прямое отношение к ряду успехов империи в весьма трудный и драматичный период ее истории.

 

Список литературы

  1. Голубовский, П. Печенеги, торки и половцы до нашествия татар. Киев, 1884; Marquart, J. Uber das Volkstum der Komanen.- Abhandlungen der k. Gesellschaft der Wissenschаften zu Gotingen (Phil.-hist. Klasse), XIII – 1. Berlin, 1914, 25-238 (Рец.: Бартольд, В.В. Сочинения, т. 5. Москва, 1968, 392-408: “Новый труд о половцах”); Peliot, P. A propos des Comans.- Journal Asiatique, 11, 1920, nr. 15, 125-185; Ferenţ, I. Cumanii şi episcopia lor. Blaj, s.a.; Расовский, Д.А. Половцы.- Seminarium Kondakovianum, т. 7. Praha, 1935, 245 – 262 (І. Происхождение половцев); т. 8, 1936, 161-182 (ІІ. Расселение половцев); т. 9, 1937, 71-85 (ІІІ – 1. Пределы “Поля Половецкого”); т. 10, 1938, 155-178 (ІІІ – 2. Пределы “Поля Половецкого” – продолжение); т. 11, 1940, 95-128 (ІV. Военная история половцев); Кудряшов, К.В. Половецкая степь (Очерки исторической географии). Москва, 1948; Moravcsik, G. Byzantinoturcica, t. I, Berlin, 1958, 92-94 (библиография), t. ІІ, Berlin, 1958, 167-168 (индекс); Плетнева, С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях.- Материалы и исследования по археологии СССР. Москва, 1958; Федоров – Давыдов, Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966; Diacocnu, P. Les Coumans au Bas-Danube aux XI-е – XIII-e s. Bucharest, 1978; Степы Евразии в эпоху Средневековья (Отв.ред. С.А. Плетнева). Москва, 1981; Pritsak, O. The Polovcians and Rus’.- Archivum Eurasiae Medii aevi, t. II. Wiesbaden, 1982; Кумеков, Б.Е. Кыпчаки. Алма-Ата, 1986; Pálóczi-Horváth A. Petschenegen, Kumanen, Jassen: Steppenvölker im mittelalterlichen Ungarn. Budapest, 1989; Плетнева, С.А. Половцы. Москва, 1990; Павлов, Пл. Средновековна България и куманите. Военнополитически отношения (1186 – 1241).- Трудове на ВТУ “Св.св. Кирил и Методий”, т. 27, кн. 3 (1989), В. Търново, 1992, 9-61; Кляшторный, С.Г., Д.Г. Савинов. Степные империи Древней Евразии. Санкт Петербург, 2005, 136 – 142; Vásáry, I. Cumans and Tatars. Cambridge, 2005; Стоянов, В. Куманология (Опити за реконструкция). София, 2006.
  2. Андреева, М. Очерки по культуре византийского двора в XIII веке. Praha, 1927, 26-27, 53-54; Rassovskij, D. Les Coumans et Byzance.- Actes du IV-e Congres International des etudes byzantines (Известия на Българския археологически институт, т. IX). Sofia, 1935, 346-354; Angold, M. A Byzantine Government in Exile. Oxford, 1975, 188-189; Asdracha, C. La region des Rhodopes aux XIII-e et XIV-e siecles. Athens, 1976, 80-82; Oxford Dictionary of Byzantium, I. Oxford, 1991, 563-564 (O. Pritsak); Тъпкова-Заимова, В., Д. Димитров, Пл. Павлов. Хронологична енциклопедия на света, т. VI (Византия и “византийският свят”). В. Търново, 1995, с. 664 сл.; Savvidis, A. Oi Komanoi (Koumanoi) kai to Byzantio, 11-13-os ai.- Byzantina, XIII, 1985, 937-955; Idem. Oi Tourkoi kai to Byzantio, t. I, Athina, 1996, 85-95.
  3. Срв. Острогорски, Г. Jош jедном о прониjарима куманима.- Зборник Владимира Мошина. Београд, 1977, 63-71; Бибиков, М.В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII-XIII вв.).- Древнейшие государства на територии СССР (1980). Москва, 1981, 123-128; Павлов, Пл. Турската инвазия в Мала Азия, Византия и българите (краят на XII-тридесетте години на XIV в.).- Българистични проучвания, 2. В. Търново, 1997, 342-343.
  4. Georgii Acropolitae Opera, I-II (Ed. A. Heisenberg), Lipsiae, 1903 [=Acropolites], 53-54, 65; Гръцки извори за българската история, т. VІІІ, София, 1974, 165-166; Sathas, K. Bibliotheca graeca, VII. Paris-Venetia, 1894 [=Scutariotes], p. 480, 490 (Гръцки извори, VІІІ, с. 272, 277); Nicephori Gregorae Byzantina historia, I-II. Ed. L. Schopeni. Bonnae, 1829-1930 [= Gregoras], p. 36-37; Cronica Alberici monachi Trium fontium.- In: Monumenta Germaniae historica (SS). Nova series, t. 5, p. 946 (текст отсуствует в: Латински извори за българската история, т. ІV. София, 1982); Joinville. Histoire de St. Louis (Ed. N. de Wailly). Paris, 1874, 495-496; Тизенгаузен, В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. I. Извлечения из сочинений арабских. Санкт Петербург, 1884, с. 542.
  5. Mouskes, Ph. Chronique rimee (Ed. Reifenberg), I-II, Bruxelles, 1838, 630-631; Du Cange, Ch. Histoire de l’Empire de Constantinople sous les empereurs francois (Ed. Buchon), t. IV. Paris, 1848, 272-273; Rasoniy, L. Les anthroponymes comans de Hongrie.- Acta Оrientalia hungarica, XX, 1967, p. 144 (“Ona dominus de Cumanis” в 1266 г.).
  6. Albericus, Op. cit., p. 949; Латински извори, т. IV, c. 185.
  7. Acropolites. Opera, I, p. 72; Angold, M. Op. cit., p. 188.
  8. Asdracha, C. Op. cit., p. 81; История Византии, т. III. Москва, 1967, с. 36 (Г.Г.Литаврин).
  9. Acropolites. Opera, I, p. 64; II, p. 24; Scutariotes. Op. cit., 485-486; Mercati, S. Jacobi Bulgariae archiepiscopi Opuscula.- Collectanea byzantina, I, 1970, p. 86; Nicephori Blemidae curriculum vitae et carmina (Ed. A. Heisenberg), Lipsiae, 1896, p. 118.
  10. Festa, N. Theodori Ducae Lascaris Epistulae. Firenze, 1898, p. 259; Успенский, Ф. К истории крестьянского землевладения в Византии.- Журнал Министерства народного просвещения, № 225, 1883, с. 339; Savvidis, A. Oi Komanoi, s. 953.
  11. Georgii Pachymmeris de Michaele et Andronico Palaeologis (ed. I. Beckerus), vol. I. Bonnae, 1835 [=Pachymeres], I, 14-16, 175-176.
  12. Acropolites, Opera, I, p. 65; Gregoras, N. Op. cit., I, p. 37.
  13. Андреева, М. Очерки, 53-54; Angold, M. Op. cit., 188-189.
  14. Срв. Острогорски, Г. Цит. съч., 63 сл.; Голубовский, П. Половцы в Венгрии.- Университетские известия (Киев), 1889, кн. 12, 45-72; Павлов, Пл. Куманите в общественополитическия живот на средновековна България (1186 г.- началото на XIV в.).- ИПр., 1990, кн. 7, 16-26; Средновековна България и куманите, с. 5 и сл.
  15. Андреева, М. Очерки, с. 54.
  16. Miklosich, F., J. Muller. Acta et diplomata graeca Medii aevi,IV, Vindobonae, 1882, 165-168; Мутафчиев, П. Войнишки земи и войници във Византия през XIII-XIV в.- Избрани произведения, т. II. София, 1973, 607-608; Каждан, А.П. Аграрные отношения в Византии (XIII-XIV вв.). Москва, 1952, с. 51, 107.
  17. Scutariotes. Op. cit., p. 293. О Тегаке см. Павлов, Пл. Към интерпретацията на някои археологически и нумизматични находки от Северното Черноморие (XIII-XIV в.).- Българите в Северното Причерноморие, т. V, В. Търново, 1996, 189-198.
  18. Acropolites. Opera, I, p. 158; Savvidis, A. Oi Komanoi, sel. 954.
  19. Acropolites. Opera, I, p. 169, 182; The Cronicle of Morea (ed. H. E. Lurier). New York-London, p. 181; Pachymeres. Op. cit., I, p. 137; Gregoras. Op. cit., I, p. 83; Хронологична енциклопедия…, VІ, 265-266; Darko, E. Byzantinische-ungarische Beziehungen in der zweiten Halfte des 13. Jahr. Weimar, 1933, 8-26; Moravcsik, G. Studia byzantina. Budapest, 1967, p. 343.
  20. Gregoras. Op. cit., I, 112-115; Chapman, C. Michel Paleologue – restaurateur de l’Empire byzantine. Paris, 1926, 127-128.
  21. Андреева, М. Очерки, с. 54.
  22. Festa, N. Op.cit., p. 259.
  23. Tafel, G., C. Thomas. Urkunden zur alteren Handels und Staatsgeschichte der Republik Venedik, III. Wien, S. 175.
  24. Pachymeres. Op. cit., II, 474, 257, 271-272, 276, 285-286; Византиjски извори, VІ, с. 29 сл., 97, 116; Manuelis Philae Carmina (ed. E. Miller), II, Paris, 1857 (репринт: Amsterdam, 1967), p. 253; Максимовић, Л. Котаниц Торник.- Зборник радова Византолошког института, 29-30. Београд, 1991, 181-191.
  25. Manuelis Philae…, II, p. 240 (nr. 236).
  26. Gregoras. Op. cit., I, p. 490.
  27. Ioannis Cantacuzeni imperatoris historiarum libri IV (ed. L. Schopeni), vol. II. Bonnae, 1828 [=Cantacuzenos], p. 23-24, 37-38, 77-87, 109-110, 450-451, 456-457; Gregoras. Op. cit., I, 149-151, 160, 296, 300, 489-490, 495; Binon, St. A propos d’un prostagma inedit d’Andronic III Paleologue.- Byzantinishe Zeitschrift, 38, 1938, 133-155, 377-407; Gregoras. Rhomaische Geschichte (Ed. I. L. van Dieten), vol. I I/ 1, Stuttgart, 1979, 117-126; Кyrris, К. To Buzantio kata ton IA’ aiona, A’. Nicosia, 1982, 15-16: Византиjски извори за историjу народа Jугославиjе, т. VІ. Београд, 1986, 215-216, бел. 125-126; Чирковић, С. О састанцима цара Андроника III и кральа Стефана Душана.- Зборник радова…, т. 29-30, 1991, 205-212.
  28. Cantacuzenos. Op. cit., I, p. 35, 259; Византиjски извори, VІ, с. 308, 319-320.
  29. Павлов, Пл. Турската инвазия, 342-343.
  30. Cantacuzenos. Op. cit., I, p. 35, 259; Asdracha, C. Op. cit., p. 81.
  31. 31. Eleuteroudaki еnkuklopaidikon lexikon, t. 8, Athinai, 1931, 102-103, 109.
  32. Иванов, Й.Н. Местните имена между Долна Струма и Долна Места. София, 1982, 17-20, 146; Павлов, Пл. Бележки за прабългарите на Кубер, както и за присъствието на печенежки и кумански групи в днешна Македония (VII-XIII в.).- Архив за поселищни проучвания, 1994, кн. 3-4, 106-107.
  • Zachariadu, E.A. Noms coumans à Trébizonde.- Revue des Études byzantines, t. 53, 1995, 285-288