Сапанов С.Ж.
д.и.н., профессор КаЗНУ им. аль-Фараби
Жанабаев К.
к.фил.н., доцент КаЗНУ им. аль-Фараби
Давлетова А.Н.
магистр гуманитарных наук, Атырауский государственный
университет им. Х. Досмухамедова
Особенности развития кочевых обществ в Центральной Азии и Восточной Африки
Остается вполне бесспорным тезис о том, что «кочевое скотоводство в различных частях света и в различные исторические эпохи, как и каждая отрасль общественного производства, имело различный экономический уровень и организацию производства и труда». Поэтому столь важно рассмотреть исторический уровень развития казахского кочевого общества XV-XIX веков в сопоставлении с кочевыми обществами Африки в неизменной связи со спецификой создания ими продуктов своего материального производства – основу и непосредственный источник духовной культуры. Именно национальная форма материального производства, с присущими ей на определенном этапе исторического развития орудиями труда, отражает и определенный уровень национальной культуры и отражает динамику культурно-исторического и духовного развития того или иного общества.
Так спецификой общественного производства кочевых племен
Центральной Азии (казахов, монголов, каракалпаков и т.д.) следует считать экстенсивное пастбищное посезонное кочующее производство. Это первая отличительная характеристика социально-экономической природы материального производства кочевых обществ Центральной Азии от специфической пастбищной культуры племен Восточной Африки (амхара, арусси, аруша, данакиль, ачоли, рабанги, беджа, галла, гого, джиэ, долос, камба, консо, нгони, оторо, туркана, усамбара, самба, эмбу, сомали) многие из африканских племен этого региона уже к XIX веку были полукочевыми или оседлыми. Следует, правда, отметить, что и в казахском обществе существовало три типа хозяйствования – кочевое, полукочевое и оседлое, но само возникновение этих типов относится к концу ХХ века и не приняло всеобщего экономического характера, уступая приоритет традиционному, кочевому. «В зависимости от производственной потребности, – пишет академик Д. Кшибеков, – скот выполнял самые разнообразные роли, выступая то как орудие труда, то как объект труда, то как движимый капитал». Такой оригинальный и, несомненно, продуктивный подход к осмыслению роли и сущности производительных сил в казахском кочевье является верным критерием уровня исторического, экономического, культурного, социального и духовного развития того общества, потому что материальное производство того или иного общества является конкретным выражением трудовой деятельности людей, показателем уровня развития сознания, а духовная культура – зеркальным ее отражением. И национальная форма, и национальное содержание культуры определяются уровнем развития производительных сил и социально-экономической структурой данного общества.
Основным средством производства кочевых обществ Центральной Азии названного исторического периода является экстенсивное кочевое животноводство, преимущественно коневодство и овцеводство. Такой способ производства материальной жизни (малдан мал) в целом обусловил и динамику развития социальных, политических и культурных процессов племен Центральной Азии.
Но, говоря об особенностях культурно-экономического и социального развития этих кочевых племен в XV-XVIII веках, нельзя обойти вниманием и особенность их социально-экономических отношений, наложивших особый отпечаток и идеологию на фольклор, на раннюю устную литературу, на юридические устные документы, понимаемые нами теперь как обычное степное право кочевников. Здесь следует рассматривать и монгольское средневековое кочевое общество, и казахское как специфическую форму «военно-кочевого феодализма», но с конкретизацией, когда основная часть рода, аула, включая женщин, была не только боеспособной, но и полноценно материально обеспечивала себя продуктами материального производства, когда продукты этого материального производства принадлежали всему роду, основному участнику военных походов, когда вся военно-кочевая община как боевая единица полноправно пользовалась добычей этих походов, равномерно распределяя ее среди всех членов племени. Тут, конечно, есть зачатки классовых отношений, но в целом экономическая специфика кочевья определялась интересами рода, во главе которого стоял родоправитель (рубасы, қолбасшы, хан, бай) основной обязанностью которого была социальная забота о роде.
Еще одной отличительной особенностью динамики культурно-исторического и духовного развития кочевых обществ Центральной Азии в XV-XIX веках было то, что и она была результатом и следствием распада могущественной империи Чингисхана, Золотой орды. Эта историческая динамика характерна тем, что все малые и большие государственные и полугосударственные образования: Казахское ханство, Сибирское ханство, Астраханское ханство, Казанское ханство, затем – Белая и Синяя орда и т.д. – уже имели опыт «государственности», то у них была единая система управления, административное устройство, система налогов, законы, деньги и торговля и т.д. Все они были наследниками великой исторической традиции, основанной Чингисханом и его потомками. Это особенно сильно видно по поэзии жырау XV века (Асан Кайгы, Доспамбет, Шалкииз) и в знаменитом памятнике «Ер Едиге», описывающим распри между Тимуром и Тохтамышем.
Актуальной проблемой является фактор кочевого скотоводства и его отражение в его сознании и в духовной культуре.
Фактор кочевого скотоводства как ведущей сферы материального производства нашел свое отражение в его сознании и в его духовной культуре. Например, сами казахи, как известно, время измеряют отрезком, необходимым для приготовления пищи, или движением овец, или движением солнца, так говоря: «Нужно столько времени, сколько варится мясо в казане».
Основным продуктом материального производства у центрально-азиатских кочевников был скот, произведенный от скота (малдан мал). Образ жизни кочевника был неизменно связан с его разведением и употреблением домашних животных в пищу.
В честь аруахов, покровителей рода и племени, кочевники приносили в жертву животных, и, поклоняясь на могиле предков и принося им жертву, просили их о чем-нибудь, например, бездетные просили сына. В романе-эпопее «Путь Абая» есть замечательный эпизод, когда старейшины-вожди собираются на могиле Кенгирбая, общего предка племени, и произносят на закате солнца қарғыс (проклятие) Абаю.
Еще Ч.Ч. Валиханов, говоря о роли аруахов в жизни казахского племени сделал важное уточнение о том, что до Тамерлана казахи поклонялись духу предков – арваху, огню как очистительной силе, луне, солнцу, земле и животным, составляющими их богатства, обоготворяя каждую породу в индивидуальном лице, что они верили, что магией и пожертвованием можно добиться расположения духа предков, пользоваться их покровительством, призвать его в битву, стать богатым и счастливым. Поэтому казахи говорят: «Кто угощает живых, тот станет бием, а кто угощает умерших, тот станект баем» («Тіріні сыйлыған би болады, өлімі сыйлаған бай болады») .
В устной литературе, в пословицах, поговорках, в древних обрядах также много места уделено такому жизненно важному элементу, как молоко и молочные продукты. Жители Центральной Азии: каракалпаки, казахи, монголы и другие, считали, что ни молоко, ни кумыс, ни творог нельзя лить или ронять на землю. Но молоко не только обожествлялось, ему придавалась могущественная сила в минуту благопожеланий или проклятий. Так существует проклятие «чтобы его ударило молоко!» («Ақ ұрсын, ақтың киесіне ұшыра»!).
Языческий и шаманский культ аруаха и культ животных отразился в сюжетах древних наскальных изображений. Он пронизывает все древние ритуалы. Этот культ кочевых народов Центральной Азии не исчез даже после того, как они приняли ислам, стали полукочевыми, смешавшись с оседлыми другими народами, потому что основной предмет их жизни – стада и табуны – составляли главное материальное богатство кочевника. Стада и табуны были орудием материального производства и предметом войны, средством и причиной массовых миграций, вечного движения, смыслом и целью кочевнического образа жизни. Но такое экстенсивное пастбищное скотоводство было вместе с тем достаточно не устойчивым производством, ибо всецело зависело от природы, от ее стихийных сил, как природных, так и социальных (военных). Так в одной из своих работ Ч.Ч. Валиханов отмечает: «первое десятилетие века было ужасным временем в истории казахского народа. Джунгары, волжские калмыки, яицкие атаманы и башкирские феодалы с разных сторон громили казахские аулы, угоняли скот, уводили в плен целые семьи. Холодные зимы, гололедица и голод как небесное испытание увеличивали бедствие. Нет сомнения, положение казахского народа в этот период было крайне тяжелым, он переживал бесчисленные муки и страдания.
С другой стороны, такая хозяйственная деятельность кочевников Центральной Азии определяла их духовный облик, формировала их мораль. Богатейший фольклор казахского народа, благоволения и проклятья, пословицы, поговорки, загадки, приметы и гадания, народные песни и эпос составляют основное содержание духовной культуры и предстают наиболее полным самовыражением общественного сознания народа в прошлом. Устное народное творчество стало для казахов неписаным кодексом правил хозяйственной деятельности, обычного права, войны и мира, морали и быта. Идеал кочевника составляют такие бата (благопожелания): «Будь богат всеми четырьмя видами скота» («Бай бол, төрт түлікке сай бол!»). Или при встрече желали: «Көш көлікті болсын!» («Пусть размножаются вьючные животные!»).
С этим богатым арсеналом устного творчества связаны также и проклятья, злые пожелания (қарғыс): «Чтобы ты не имел ни лошади, ни верблюда, оставаясь пешим!» («Көлік көрме, жаяу қал»), или: «чтобы твой скот достался другому» («Малың өзіңе бұйырмағыр»), или «чтобы ты стал пастухом чужих стад!» («Кісі малын бағып қалғыр»).
А вот образец пословиц, отразивших мировоззрение кочевника XV-XVIII веков: «Худому коню и кнут тяжесть» (Арық атқа қамшы ауыр), или «каждый украшает своего верблюжонка» («Әркім өз ботасын үкілейді»), или «каждый своего козленка выбирает козлом» («Әркім өз лағын теке қояды»), или «нравы людей подобны нравам лошадей» («Адам жылқы мінезді»). Таким образом, во всех образных выражениях казахского народа о лучших и худших, сильных и слабых, красивых и уродливых, добрых и злых, высоких и низких человеческих качествах, все неизменно сравнивается с миром домашней и дикой фауны, с явлениями природы.
Например, о сильном духе человеке казахи говорили, что он «синегривый волк» или «бесстрашный беркут», или «одногорбый нар», или «отважный лев», или «грозный тигр», а об остроумном и красноречивом ораторе, что он – «скакун», «иноходец, знающий тропы». Например, казахский поэт начала ХIХ века Махамбет Утемисов, обращаясь к своему другу и соратнику по битвам Исатаю Тайманову, сравнивает его со львом:
О, Исатай, мой бесценный лев!
В презренном мире всему есть срок,
Но кто со львом сравниться бы мог?!
Или мудрые старцы образно советовали: «Если жизнь стала лисицей, то гонись за ней, как борзая» («Заманның түлкі болса, тазы болып шал»). «Богатство – сайгак, человек – собака» («Дүние – киік, адам – ит»).
Следы животного мира отчетливо видны и в топонимике (географических названиях): «Ақбайтал», «Ақ ешкі», «Торы айғыр», «Ақ тайлақ,», «Қой қырылған», «Жирен айғыр», «Айғыр жал», «Тау түйе» и т.д.
Таким образом, казахская устная народная литература отличается
богатством и большим разнообразием, а те, в свою очередь, обусловлена спецификой материального производства и образа жизни народа, который веками вел военно-кочевой образ жизни и был тонким ценителем и наблюдателем природы и который прекрасно знал технологию кочевого скотоводства. Особенность культуры кочевников заключается еще в том, что почти каждый кочевник-казах был одновременно и пастухом, и воином, и знатоком эпоса, и оратором, и ценителем поэзии и музыки, потому что народная мудрость, созданная веками, существовала только в устной форме и жила «на устах людей». Вот Казтуган жырау XV век:
Вожак многочисленных стад неизменно,
Мудрец, красноречьем богат несравненно,
Подобный куруку для неугодных,
Опора и крепость родов благородных!
Перевод К. Жанабаева
Кочевник поэтизировал окружающую природу и все, с чем сталкивался, создавал характерные для своего народного творчества, то героические, то лирические, то дидактические, то философские поэтические образы. Так, джигит, обращаясь к любимой, поет: «Любимая, как плавна твоя походка, ты сияешь, как луна, ты спишь сладким сном в белой юрте, как насытившийся молоком ягненок, если любишь меня, то покажись». Эти образы формировали всю казахскую лирическую поэзию вплоть до начала ХХ века. Такова казахская колыбельная, бесік жыры:
Альди-альди, сокол мой,
Спи, мой мальчик золотой,
Дай укутаю тебя
Под Полярною звездой!
Среди звезд бредет Кошкар,
С гор спускается архар,
Звонко ножками стучит,
Ярко рожками блестит.
Спи, ягненок нежный мой,
Спи, мой месяц золотой!
Лишь немножко подрастешь,
В руку сокола возьмешь,
Загарцуешь над горой,
Чтоб гордилась я тобой:
Мой солнце, мой герой,
Баю-баю, спи родной!
В поэтических образцах казахских кочевников на первое место выходили предметы процесса их производства, их материальный продукт. Как и везде, технология производства оказывала решающее влияние на форму и содержание трудовых песен. Кочевник находил особую красоту у пасущихся стад овец, верблюдов и табунов лошадей, а также в строении тела домашних животных и в их движениях. Все было предметом любования и сравнения: могучая красота верблюда, его печальные черные глаза, его плавный размеренный бег. Привыкший с детства к сезонным изменениям в кочевье, он испытывал невыразимое эстетическое удовольствие при виде растущего молодняка, которое соотносилось с его счастливой детской порой и юностью.
Также воспринимали свой кочевнический мир и арабы-бедуины, и скотоводы Восточной Африки, поэтизируя своих животных, считая, например, вола и верблюда не только рабочей силой, не только активными участниками производства и собственно продуктом, но и товарищами, незаменимыми спутниками, а иногда – и частью семьи.
Из поэзии жырау отчетливо видно, как казахский кочевник поэтизировал весну и красоту родных степей, покрытых пестрым разнотравьем; он наслаждался живительным лучом весеннего солнца, теплым дуновением, пением птиц. Весна и лето – лучшее время жизни для кочевника, предмет обновления, светлых перемен о образ поэзии. Наиболее популярным в устном народном творчестве всех кочевых народов является лирический жанр, всецело сформированный социально-экономическими и природными условиями кочевого общественного производства – животноводства. В лирических произведениях казахский кочевник, как и арабский бедуин, как и скотовод Африки восхвалял своих предков, свой род и племя. Все кочевники необыкновенно наблюдательны, вся их поэзия – это
несравненное по богатству образов и образных описаний духовное наследие, в котором независимый дух народа сочетается с любовью и героизмом.
Казахский эпос типологически характеризуется все теми же основными признаками эпического стиля, свойственными эпосу других кочевых скотоводческих и древних народов. Но в нем ярко отразилась своя, внутренняя, социально-экономическая и внешнеполитическая история, кочевническая жизнь казахских племен XV-XVIII веков. Вот почему главным героем казахского эпоса выступают батыры, отважные воины, силачи и храбрецы, составляющие народный идеал кочевника. Конечно, образы эти выписаны преувеличено, но таков закон эпического жанра:
У богатыря Кобланды
С подбородка закапал пот,
Даже волоски вздыбились на руках,
Вышел он из себя, вспылил…
Вскочил он на темно-гнедого коня,
Взял в руки меч, острый, как алмаз,
Буре подобен его порыв…
Рассвирепел, грозен стал,
Разошелся, бушует он…
С его век осыпается снег,
Ресницы покрылись льдом….
Неизменно спутником и другом эпического героя выступает и крылатый тулпар. Все батыры – выдающиеся личности, наделенные необыкновенными чертами физической и нравственной силой и душевным благородством. Они воюют с неисчислимыми ордами, драконами, темными силами, спасают от грабежа свой скот, защищают родственников.
А казахские лиро-эпические произведения рассказывают в основном о времени между XIV и концом XVIII веков.
В африканских кочевых обществах экономической основой появления противоположных классов был переход стад и табунов из общего владения племени или рода в собственность глав отдельных семей, что не было характерно для центрально-азиатских (казахских и кыргызских) кочевников, где в силу военно-кочевой организации все добытое в походах и созданное посредством кочевания, принадлежало роду и племени, равномерно распределяемое кочевой верхушкой, которая не выделилась в самостоятельную классовую структуру. В этом проявилась специфика как исторической, так и социальной и культурной динамики развития кочевых обществ Восточной Африки и Центральной Азии, и ее отличительные особенности мы до сих пор видим в их обрядах, обычаях, фольклоре, прикладном искусстве, музыке и мировоззрении современных акынов и жырау.